Две закрытые сессии для слушателей Школы «Репное» на семинаре «Элиты и образование», следом открытая лекция в Книжном клубе «Петровский», и только потом разговор – наш московский гость Сергей Ростиславович Филонович много успевает, но его всегда мало. Доктор физико-математических наук, ординарный профессор, был радиофизиком и стал социологом-самоучкой, параллельно управляя американской компанией в России. Профессионализм его жизненный принцип, предпринимательство – состояние души. Сегодня он профессор и декан Высшей школы менеджмента, профессор кафедры управления человеческими ресурсами факультета менеджмента Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

ТРАДИЦИИ И НОВАЦИИ ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ

— Из экспертов Школы вы единственный, кто не критикует ЕГЭ.

— Я не сторонник всего, что делалось и делается в реформе образования. Но в целом, если школьные учителя в последние год-два учебы не преподают дисциплины, а только натаскивают детей на ЕГЭ, то это факт биографий этих учителей, и это ответственность их, а не ЕГЭ. Если человек хорошо учит своей дисциплине, то люди могут сдать ЕГЭ, даже специально к нему не готовясь – это медицинский факт. Мы в Высшей школе экономики (Здесь и далее – ВШЭ. – Прим. «Репное».) время от времени эксперименты проводим: даем возможность сдать ЕГЭ школьным учителям математики. И когда только 50% учителей справляется с ЕГЭ, то вы понимаете, что это за учителя математики. И причем тут ЕГЭ? Это качество преподавателей.

Сейчас никто не помнит, что идея ЕГЭ была выдвинута вместе с идеей ГИФО – государственных именных финансовых обязательств. Это когда после окончания школы человек получает образовательный ваучер на определенную сумму денег (в зависимости от того, насколько хорошо сдал экзамены), с которым он может прийти в любой вуз и сказать: я хочу учиться здесь. Если его ваучера будет недостаточно, чтобы учиться в этом вузе, то ему частично придется доплатить. Тогда идея была в том, что не надо насылать никакие комиссии и министерства, чтобы закрывать вузы или филиалы. Они умрут сами, просто по экономическим соображениям. Не будет никаких экономических разнарядок, сколько бюджетных мест дается такому-то вузу по такой-то специальности, все это будет регулироваться естественным притоком ваучеров. Но совет ректоров вузов во главе с Садовничим костьми лег, чтобы убить идею ГИФО, потому что они понимали, тогда многие вузы не выживут, они умрут, к ним просто никто не придет. Хотя это был бы естественный отбор вузов и индивидуальное право на бесплатное первое высшее образование, финансовое обязательство государства по отношению к каждому своему гражданину, в соответствии с Конституцией.

— В лекции «Образование и культура: война или сотрудничество?» вы рассказывали про восточные и западные традиции образования на примере Америки и Китая. Какая традиция ближе вам?

— Конечно, мне ближе американская традиция, поскольку я считаю Россию больше страной европейской, чем азиатской. Но в китайской системе я вижу много положительного: групповое освоение знаний, предотвращение появления эффекта умников – это то, что можно инкорпорировать в нашу систему образования, и что пойдет ей только на пользу.

— Какие недостатки у советской системы образования, основанной на немецкой традиции?

— Дело в том, что немецкая университетская система, гумбольдтовская, была приспособлена для того времени, когда высшее образование получала весьма незначительная часть населения. В дореволюционной России его получали доли процента, ведь даже среди нобилитета высшее образование не считалось обязательным, и в университет поступала совсем небольшая часть дворянства. Университет был подобен башне из слоновой кости, в которой находились исключительные люди. Государство за это создавало им исключительные условия, а они передавали те знания, которые сгенерировали как общественное благо. Фактически это был  договор между обществом и учеными, преподавателями университета. Сейчас образование стало массовым, положение преподавателя университета перестало быть социально привлекательным, каким оно было в те далекие времена. Очень быстро меняется среда, номенклатура профессий, перечень востребованных специалистов. И высшее образование должно быстро на все это реагировать, старая система для этого не годится. Даже англосаксонская форма не очень годится. Поэтому мы сейчас переходим от кафедрально-университетской структуры к программной структуре, когда центром организации учебного процесса становится программа, а не кафедра. Программу можно открыть, закрыть, открыть новую программу вместо нее, и таким образом гибко реагировать на потребности среды. Сейчас университеты во всем мире претерпевают изменения.

— В каких российских школах сейчас учат бизнесу?

— Это слишком неопределенное понятие, бизнесу учить нельзя. Можно учить менеджменту, преподавать азы техники предпринимательства. Есть масса курсов в Москве на эту тему. Предпринимательство – это состояние души. Нельзя стать предпринимателем, если нет драйва, энергии, если ты не склонен брать риск на себя. Если все это есть, то надо просто разобраться, как зарегистрировать компанию, как ею управлять, как взаимодействовать с налоговой инспекцией и т.д. Но если нет драйва, все бесполезно. Вопрос, чему вы хотите научиться. У вас есть бизнес-идея? Вы хотите ее реализовать? Тогда приходите, я вам расскажу, как создать компанию, как ее вывести на рынок и как ею управлять. А если бизнес-идеи нет, тогда вы хотите прийти в уже существующую компанию и что-то в ней делать: в отдел маркетинга, в отдел финансов, в отдел управления человеческими ресурсами, в стратегический департамент – куда вы хотите? В зависимости от этого я вам расскажу, что вы должны знать.

«Бизнес-образование: специфика, программы, технологии, организация», ГУ ВШЭ под ред. С.Р. Филоновича, 2004

— Как будет определяться качество этой программы? Когда стандарт начинает меняться, в процессе изменений что-то теряется.

— Стандарт на бумаге, а на бумаге можно написать что угодно, подогнать какие-то вещи под стандарт. Но от этого образование не становится качественным. Качество определяет тот, кто выходит в аудиторию как преподаватель, как и что он преподает – читает по истлевшим конспектам лекции или рассказывает то, что прочитал в самых свежих научных журналах. Если он все время осуществляет апгрейд своего образования, то  качество будет обеспечено. Но проверить это не так легко, формально – никак. Это только студенты чувствуют, когда общаются с преподавателем.

— Когда человек начинает хорошо преподавать? Какой критерий качественного преподавания?

— Человек начинает хорошо преподавать, когда он забывает, откуда что он узнал. Ты сам источник, ты в него веришь, это часть твоего мировоззрения, ты его передаешь студентам. Я подчеркиваю – откуда ты это узнал, а не что узнал. Если ты излагаешь теорию мотивации по Маслоу, ты должен знать, когда Маслоу опубликовал свою работу, кто он такой и чем еще занимался, какие были претензии к его теории и т.д. Но ты просто не помнишь, откуда ты это знаешь, в каком учебнике ты это прочитал, потому что ты о Маслоу мог читать в 5 разных книгах, ты это переварил, интегрировал в базовые знания, и они уже стали твоими. Вот тогда можно преподавать.

ИЗ ФИЗИКОВ В ЛИРИКИ, ИЛИ О ВАЖНОСТИ НАЙТИ СВОЮ СПЕЦИАЛЬНОСТЬ

— Что вы думаете про изменения в высшем образовании касательно деления на бакалавриат и магистратуру?

— Это как раз правильный подход. Правда, у нас он реализуется в немножко в искаженной форме по сравнению с тем, как это сделано в англосаксонских системах (поскольку это их система). Там при создании этой двухуровневой системы отталкивались от простой мысли, что человек, поступая в университет в возрасте 17-18 лет, не может абсолютно точно сказать, чем он хочет заниматься. У него нет достаточного кругозора, поэтому ему нужна основа высшего образования с легкой специализацией. Бакалавриат – это такое общее высшее образование. Потом, как предполагается в англосаксонской системе, человек выходит на рынок труда, несколько лет работает, окончательно формирует свои предпочтения и профессиональную траекторию и приходит на магистерскую программу совсем не обязательно по той же специализации, по которой кончал бакалавриат. Для того, чтобы поступить на магистратуру, он должен пройти подготовку – прослушать несколько prerequisite courses, потому что иначе он просто не будет понимать происходящее, и поступает на магистра по осознанно выбранной специальности. У нас же сейчас принято закончить бакалавриат и тут же идти в магистратуру. И поэтому искажается  смысл – более осознанный выбор окончательной специализации не происходит.

— Однажды лично вы перешли из радиофизики в социологию. Это довольно резкий научный переход, фактически из физиков в лирики :) Расскажите подробнее, чем вы руководствовались, какая была мотивация.

— Это мягко говоря, резкий :) В действительности многое определили внешние обстоятельства. Я был довольно успешный исследователь в области физики, написал n-ное количество книг по истории науки, и вдруг в начале 90-х все стало лететь в тартарары. На физику перестали давать деньги, лаборатория стала испытывать трудности с хоздоговорными заказами, издательства, которые раньше в очередь стояли за рукописями, теперь не могли публиковать книги. Я не мог вести научные исследования в области истории физики, потому что библиотеки прекратили комплектовать журналы, которые мне были нужны, и я прекрасно понимал, что это веление времени. Когда людям не выплачивают зарплату и есть нечего, то им не до истории науки. Возникла дилемма: либо уезжать в США, чтобы продолжать заниматься тем же, либо менять профессию. Я выбрал второй путь.

С 1989 года я работал в организации по школьным обменам, президентом которой был интересный человек по имени Стив. Это была среда НКО, я начал эту программу в Советском Союзе сразу в 6 республиках и считался исключительно эффективным менеджером, если хотите, хотя тогда слова такого никто не знал. А Стив работал и в благотворительных организациях, и в коммерческих структурах, и на правительство США. Некоторое время он даже был специальным послом в Советском Союзе, при Рейгане восстанавливая гуманитарные контакты, которые нарушило эмбарго Картера после нашего введения войск в Афганистан в 1979-м году. Стив познакомился с большим числом людей в Госкомитете по народному образованию СССР, с тогдашним министром образования Г.А. Ягодиным, очень прогрессивным человеком. И договорившись с Ягодиным как бывший посол, он инициировал включение в этот обмен России. В.И. Добреньков, проректор МГУ и одновременно декан социологического факультета, предложил Стиву создать  в МГУ кафедру социологии организаций. Стиву это показалось интересно, и он согласился. Мы подружились, и когда он стал ездить в Россию по делам этой кафедры, я ему помогал: где-то возил, переводил, мы провели около 20 интервью с разными людьми, подбирая ему заместителя, и никто ему не понравился. А он искал себе заместителя, потому что не собирался жить здесь постоянно, а работать наездами. После 20-го интервью он сказал: «Сергей, ты все равно мне помогаешь вести эти дела, становись моим заместителем!». Я ответил: «Но я же физик, я о социологии ничего не знаю». Он говорит: «Вот именно, ты физик, ты во всем разберешься, а книжки я тебе пришлю». И я согласился.

— Что вы чувствовали в период этих перемен?

— Азарт, скорее. Я учился во 2-й физико-математической школе Москвы, у нас был лозунг: «Вторая школа научит сдавать все, что потребует Родина-мать!» Меня приучили, что ты должен чувствовать себя интеллектуально неполноценным, если есть задача, а ты не можешь ее решить. И я решил, что надо с этим справиться. Я был настолько сосредоточен, что плохо помню, что происходило в стране с 1992 по 1996 год. В 40 лет я был исполняющим обязанности заведующего кафедры в МГУ, читал лекции и по социологии организаций, и по истории физики, еще и стал генеральным директором американской компании, которая вводила на российский рынок попкорн, занимался этими школьными обменами… Плохо могу представить сейчас, как одновременно все получилось.

— Интересно, а бывает наоборот: из лириков в физики?

— Нет ни одного такого случая, потому что базовое физическое образование самоучкой не получить. Для этого нужно иметь школу, особенно если ты экспериментатор, иметь исследовательскую базу. Противопоставление движений физиков и лириков – это отголоски знаменитой лекции «Две культуры» английского философа Чарльза Перси Сноу, писателя и физика по образованию. Он провел различие между культурами гуманитарной и естественнонаучной, лекция была переведена на русский язык, опубликована, и спор о физиках и лириках пошел именно от Сноу.

Ч. П. Сноу «Две культуры», 1973

ЦЕННОСТИ ЛИЧНОСТИ

— В лекции «Будущее личности» вы говорили о внешнем и внутреннем локусе контроля человека. Как поменять локус контроля в зрелом возрасте?

—  Локус контроля меняется с приобретением нового опыта. Например, если вы всю жизнь работали в сугубо государственной структуре или в постсоветской структуре, где все идет сверху, где все диктуется, и вы лишь исполнитель, то такая структура естественно формирует в человеке внешний локус контроля. А потом вы можете прийти в ВШЭ, где любая инициатива поощряется, и ты чувствуешь себя свободным человеком, и можешь делать все, что считаешь целесообразным (ну, в пределах законности и в интересах университета), и вдруг ты видишь, что никто тебя за это не бьет по рукам, что тебя даже в этом поддерживают, и тогда локус контроля может измениться.

— А если поменять среду наоборот, на более жесткую, локус контроля может в обе стороны меняться?

— Я чаще наблюдал переход от внешнего к внутреннему. Чтобы человека с внутренним локусом контроля так сильно задавило, что он изменил свой локус контроля на внешний… Может, сталинские лагеря это и делали, но у меня есть некоторая статистика, что подавляющее число людей, выживших в лагерях, остались людьми с внутренним локусом контроля. Может быть, часть людей ломалась, я их не знал. Даже в условиях неволи человек обычно сохраняет собственное достоинство. Об этом можно почитать у философа Виктора Франкла, выжившего узника немецких концлагерей.

Виктор Франкл «Сказать жизни «Да!». Психолог в концлагере», 2016

— Вы называли 5 основных ценностей, которые каждый человек должен для себя определить и руководствоваться ими в своей жизни. И назвали одну из своих ценностей: ценность достижений, оставить после себя важные следы. Если это не большой секрет, можете назвать еще 4 ценности? Задать планку.

— У меня на высоком месте стоит ценность семьи, безопасность семьи. Еще очень высоко я ставлю ценность профессионализма.

— А профессионализм – это не ценность достижений?

— Нет, ценность профессионализма – это убеждение, что ты должен делать свою работу на предельно высоком уровне независимо от того, получаешь ли ты за это деньги, большие или маленькие. Если ты согласился делать эту работу, то как профессионал должен отработать на пятерку. Это некий жизненный принцип.

О том, как обострить чувство профессиональной ответственности, С.Р. Филонович в программе «Интеллектуальный прорыв» 

— Осталось назвать две ценности.

Комфорт очень важен – я более продуктивен в комфортных условиях. Когда вокруг хорошие картины, когда могу послушать хорошую музыку. Совершенно точно, я не аскет. И еще любопытство. Мне хочется все испытать, все попробовать, и я умею заинтересовываться. В свое время я почти 3 года проработал главой американской компании по попкорну, потому что мне показалось азартной задачей перевести все из импорта на производство в России. Сейчас это называется импортозамещением, а в 1992-м году такого слова не было, но в общем за полтора года мы его осуществили – кроме масла все начали производить в России.

— Тогда выросло много авантюрных проектов.

— Так и есть, потому что появились возможности делать то, чего еще не делали, а это всегда интереснее.

— Есть у вас авантюрные планы, о которых вы могли бы рассказать?

— Сейчас работаю надо биографией фонда «Династия». Я был членом Совета этого фонда и дружу с Дмитрием Борисовичем Зиминым, вот только вчера перед отъездом в Воронеж с ним виделся, мы соседи. Когда на Совете фонда мы его закрывали, я дал обязательство написать историю этого социального проекта. Филантропия в развитых странах – важная часть гражданского общества. Собственно, построение фонда «Династия» и было таким процессом, пугающим власть. Там было много уроков, делались и ошибки, были находки, в целом это был очень успешный проект. Поэтому, если в России сменится система и в повестку дня снова станет создание подобных организаций, очень хотелось бы, чтоб этот опыт не был утерян. Вот ради чего можно потратить время и написать книгу.

— Гражданское общество в России – оно вообще существует?

— Некие элементы гражданского общества безусловно существуют, потому что есть сектор НКО, есть благотворительные организации, но государство сейчас их убивает поправками к закону об иностранных агентах. Понимаете, как только (и если) этот режим сменится, все эти законы будут мгновенно дезавуированы, их просто ликвидируют как вредительские.

— Насколько радикальны ваши политические взгляды?

— Я человек аполитичный. Я правду написал, когда из КПСС выходил, что потерял интерес к политической деятельности. Мне это скучно, я лучше буду работать в НКО. Сейчас вместо «Династии» образовалось 2 других фонда – «Эволюция» и «Траектория». Один из них связан с сотрудниками фонда «Династия», другой создан бывшими членами жюри премии «Просветитель». Если они позовут почитать лекции школьным учителям или школьникам, я почитаю. Это я делаю бесплатно.

Беседовала Ирина Трофимова