Жизнь человека состоит из бесконечного множества решений, которые ему постоянно приходится принимать. Каждое из них ежесекундно меняет нашу жизнь. О том, какими значительными и необратимыми могут быть последствия даже самого, на первый взгляд, незначительного решения, размышлял не один десяток научных фантастов. Между тем, сегодня принятие решений в ситуации неопределенности перешло в разряд феноменов, изучаемых сразу несколькими научными дисциплинами. Подробнее о том, зачем исследовать этот процесс, рассказал эксперт ШЭК «Репное» Василий Андреевич Ключарев, руководитель Института когнитивных нейронаук НИУ ВШЭ, замдекана по наукам о поведении факультета социальных наук, профессор факультета социальных наук департамента психологии НИУ ВШЭ, кандидат биологических наук.
НЕЙРОЭКОНОМИКА СИСТЕМАТИЗИРУЕТ МОДЕЛИ
— Основная сфера ваших научных интересов, нейроэкономика – одна из молодых синтетических наук, находящихся на стыке нескольких других. Как она прикладывается к более классическим экономическим дисциплинам?
— Сейчас она больше всего используется именно как дополнение к класcическим подходам. Если вы откроете популярные экономическим книги – например, книгу «Nudge. Архитектура выбора» Ричарда Талера, который получил Нобелевскую премию за исследования в области поведенческой экономики и потому сейчас у всех на слуху, – там будет очень много ссылок на исследования мозга в разных ситуациях принятия решений. А это книга 2007 года. С тех пор количество нейроэкономических работ об исследованиях принятия решений увеличилось в геометрической прогрессии. На мой взгляд, сегодня главное преимущество именно нейроэкономики в том, что она позволяет различные модели, предложенные экономистами, уложить в некую систему того, как работает мозг. Еще десять лет назад это был просто набор увлекательных и любопытных феноменов, объясняющих, почему люди ведут себя так или иначе. Сейчас очень удобно рассказывать экономистам о принятии решений, в том числе иррациональных, о рисках, и объяснять это дизайном мозга. Есть более глубокое понимание, которое позволяет больше усвоить и сделать более точные прогнозы о том, как в каких ситуациях человек себя будет вести.
На мой взгляд, сегодня нейроэкономика для экономистов – это инструмент, позволяющий проверить, какие из множества теорий отражают реальную работу в нашем мозге, а какие может и объясняют поведение, но не выглядят реалистичными. В большинстве мировых бизнес-школ вы увидите очень сильную связь между бизнес-образованием и департаментом психологии, в котором изучают мозг. Оттуда, из ведущих мировых университетов, очень многие мои российские коллеги привозят сюда интерес к нейронаукам. Мне кажется, сегодня нейроэкономика еще не доросла до того, чтобы полностью закрыть традиционную экономику и предложить что-то радикально новое. Скорее, это инструмент реформирования традиционной экономики.
— Но это больше про нейробиологию, чем про экономику?
— Это наука на стыке гуманитарных и естественнонаучных дисциплин. Красота нейроэкономики в том, что, оказывается, нейроны работают по принципам экономической теории, а дизайн нашего мозга объясняет сложные экономические феномены. Это взаимопроникновение, тут сложно разделить. Хороший экономист много заимствует из нейробиологии, нейробиолог – из экономических наук. Мне потребовалось лет десять, чтобы понять контекст экономических исследований в нашей области. Экономистам, с которыми я работаю, обычно требуется несколько лет, чтобы понять, что мы делаем. Это очень длительный период проникновения в новую научную дисциплину. Ведь экономические и биологические науки развивались совершенно независимо, найти общий язык непросто.
Скажем, мы в одном крупном банке второй год подряд проводим двухдневные сессии по принятию решений. Создание общего курса с коллегами – экономистами и нейробиологами – у нас заняло целый год. Мы сначала аккуратно вводим идеи поведенческой экономики, затем возвращаемся к дизайну мозга, говорим – посмотрите, как это решение формируется на уровне мозга, пытаемся по-другому взглянуть на это решение, потом возвращаемся опять к экономическим фактам. У нас было очень много совместных сессий, где мы сначала самим себе – друг другу объясняли, что происходит. Оказывается, есть мощнейшие эволюционные факторы, формирующие иррациональное экономическое поведение, ведь многое из поведения потребителя наблюдается и у обезьян. Совершенно по-другому после этого смотришь на поведение трейдеров на бирже, своих же сотрудников, понимая, что обезьяны так же себя ведут. Например, когда ты видишь, что капуцины, которые 35 миллионов лет назад с нами разошлись в эволюции, реагируют на несправедливость, понимаешь, что надо быть очень аккуратным с несправедливостью в своем коллективе.
Из презентации В.А. Ключарева на лекции «Как мы принимаем решение», часть 2 (май 2017, ШЭК «Репное»)
Чем вы глубже понимаете экономическое поведение людей, чем больше подробностей узнаете, тем лучше это знание вплетается в вашу картину мира, тем вы лучше его запоминаете. Если вы увязываете факт про принятия решения со своими собственными познаниями в биологии, нейробиологии, эволюции и психологии, все становится на свои места. И вы это вспомните в нужный момент, когда будете принимать решение. Зачастую проблема не в том, что мы не читаем нужных книг. Проблема в том, что в критических ситуациях мы вообще не задумываемся о релевантных знаниях. Например, к вам в кабинет вечером врываются и кричат: «Все пропало, мы его теряем, другой банк уводит клиента». Надо остановиться и подумать: так, что со мной сейчас происходит? Сейчас вечер, что с моими биологическими системами принятия решения? Как мне подают информацию – в контексте потерь или приобретений? Какие системы мозга во мне сейчас включены, а какие подустали за рабочий день? И в результате, как минимум, вы предлагаете отложить принятие решения на утро, как максимум предлагаете переформулировать эту драматическую информацию. Что вообще от вас хотят? Почему вас сравнивают с другим партнером? Может, вами манипулируют? Главное – включить этот процесс.
Мозг – изюминка в объяснении современной экономической теории, которая экономистами используется для верификации свих теорий. Известно, что любые данные вы можете объяснить бесконечным количеством математических моделей. Вопрос в том, какая из них верна. И тут на помощь современным экономистам приходят нейробиологи, у которых есть масса объяснений. Вам интересно, как реально человек принимает решение? Давайте посмотрим. И мы часто верифицируем гипотезы экономистов, мы говорим – нет, мозг так себя не ведет, мы не видим никаких аналогов этой модели в активности нейронов. Это позволяет экономистам выбрать правильную рабочую модель принятия решений. Впрочем, в классе не обязательно обсуждать такие подробности. Класс – это скорее место, где вы даете инструментарий, а не пересказываете современную научную повестку в области поведенческой экономики или теории принятия решений.
РИСК КАК ПРИНЯТИЕ РЕШЕНИЯ В УСЛОВИЯХ НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ
— Нейроэкономика много говорит не только о принятии решений, но и о риске. Насколько сегодня умение рисковать действительно может быть определяющим качеством для бизнесмена?
— Принятие решений в ситуации рисков действительно является одним из ключевых разделов всей области нейроэкономики. Я этим занимаюсь меньше и, как правило, в коллаборации с нашими экономистами ВШЭ – например, пытаемся стимулировать мозг и повлиять на склонность к риску и так далее. Когда я только начинал нейроэкономические исследования, меня тоже удивляло, почему к нему такой интерес. Все становится понятнее, если определить риск как принятие решения в ситуации неопределенности. Согласиться читать лекцию в Школе «Репное» или нет? Уехать в Воронеж или остаться в Москве? На автомобиле поехать или велосипеде? В большинстве случаев, принимая любое решение, вы не обладаете полнотой информации. Вы не знаете всего о погоде, не знаете, понравится вам семинар в «Репном» или нет. Поэтому когда вы выбираете, формально вы почти всегда находитесь в состоянии неопределенности, а значит рискуете.
В экономической теории риск означает некую форму неопределенности, когда вам более или менее понятны вероятности того или иного события. Когда вы знаете, например, что вероятность получить вознаграждение в лотерее 80% или 10%. В обычной жизни, когда человек принимает решение, мы не знаем точных вероятностей, не обладая полной информацией. Если вы получаете образование, вы не знаете, успешна ли будет ваша учеба или нет. Если вы покупаете страховку, вы не знаете, сломаете ли вы ногу или нет. Во всех наших решениях это очень важный компонент. Я не представляю себе ситуацию, когда вы точно все знаете. В конечном счете, на любого может упасть метеорит. И в этом смысле все решения более или менее рискованны.
Лекция «Как мы принимаем решение», часть 1, май 2017
Иногда есть конкретная ситуация – например, в трейдинге на бирже – когда люди принимают решение, более нам понятное с точки зрения риска. Например, вложить все деньги в молодой, быстро развивающийся рынок биткоинов. Кстати говоря, нейроэкономисты довольно подробно изучают свойства успешных трейдеров. Изучают их генотип, их гормональный фон. Некоторые гены, связанные с нейромедиаторами (например, такими как дофамин), тоже влияют на склонность к риску. Более подробно изучается, какой тип (уровень) склонности к риску связан с успехом в таких рискованных трейдерских операциях. И ученые находят связь в этих исследованиях – например, выясняют, что у успешных трейдеров на бирже есть определенный генотип. А в трейдинге полное избегание рисков – это скорее неправильно, слишком консервативная позиция. Если вы всегда будете вкладываться в стабильные, но приносящие малый доход бумаги – например, гособязательства, – то вы что-то, безусловно, заработаете, но тот, кто рискнет в правильный момент, заработает больше, чем вы. Судя по всему, оптимальный уровень склонности к риску – он про это.
Говорят, традиционно люди не любят риск. Если человек может выбрать между стабильным доходом и игрой в лотерею – даже если известно, что в среднем он выиграет столько же, сколько даст ему стабильный доход, – он предпочтет избежать риска. Есть исключительно небольшое количество людей, которые еще вам и заплатят для того, чтобы сыграть. И на бирже эта особенность играет с нами злую шутку – там рисков много, и некоторые стоят того, чтобы рискнуть. Судя по всему, выигрывают люди, которые превозмогают эту склонность не рисковать, контролируя при этом чрезмерный азарт.
— Которые могут быстро принять непростое решение?
— И которые не всегда предпочитают синицу в руке, а иногда следуют и за журавлем в небе, идут за тем, что не гарантировано. Представьте себе, несколько десятков лет назад вы пришли на биологический факультет и выбираете между «очевидной» ботаникой и мало вам известной генетикой (а 30 лет назад о ней мало что было известно). С ботаникой все понятно – гербарии очень красивые, интересная и увлекательная наука, а генетиков, может быть, всех опять отправят в Сибирь. В принципе, вы оказываетесь в ситуации риска. Предположим, вы выбрали генетику – и попали на весь это всплеск генетических исследований, молекулярной биологии. Эти люди сразу же исчезли на просторах научной вселенной и оказались в лучших университетах мира, потому что они рискнули. Традиционный консервативный человек никогда бы так не поступил.
ИЗМЕНИТЬ СЕБЯ ИЛИ ПРИНЯТЬ СВОЮ СУЩНОСТЬ?
— Вы изучаете трейдера, выясняете, что успешные трейдеры обладают некоторыми особенностями. Можно ли потом это знание применить к не столь успешным трейдерам и сделать из них успешных?
— Теоретически люди, которые поймут нейроэкономические закономерности, будут принимать немного другие решения. Конечно, надо учитывать, что сейчас в данную сферу вторгаются технологии. Все меняется, и многое в трейдинге начинают решать алгоритмы. Но все равно есть какие-то важные стратегические решения, которые принимают люди – понятно, что пока алгоритмы всего не могут. Поэтому, думаю, знания об особенностях принятия решений точно могут помочь человеку. Например, мы во время обучения делаем тест на потери и приобретения, и люди очень четко делятся на тех, кто очень сильно реагирует на потери и делает все, чтобы их избежать, и тех, кто ориентирован на приобретения. Одна и та же задача будет производить на эти два типа людей совершенно разное впечатление. Одни будут рассматривать ее как потенциал для развития, другие – как возможную проблему с потерями того, что уже есть. Переформулировав задачу для себя, человек может помочь себе принять какое-то правильное решение. Да, повлиять на себя можно, но нужно ли? Насколько нужно себя ломать? Иногда лучше понять, что у тебя есть какая-то своя сфера применения, какая-то своя особенность. Может быть, трейдинг – это вообще не твое.
— А если физиологически я не могу быть успешным трейдером, но очень хочу, можно ли соответствующим образом инвазивно повлиять на мой мозг?
— Я не уверен, что после этого в вашей жизни не изменится еще что-нибудь. Например, исследования того же тестостерона привели к тому, что на рынке есть масса подозрительных предложений тестостероновой терапии со слоганом «Сделай себя настоящим мужчиной!». Но я всегда осторожно к этому отношусь, потому что от такой терапии могут быть и опасные побочные эффекты. Иногда, наверное, стоит учесть свою особенность и поменять направление работы.
— То есть обучение – не для изменения себя, а больше для того, чтобы узнать что-то о себе?
— Есть более и менее рискованные области приложения себя. Всегда можно найти какую-то нишу, где вам будет комфортно. Но да, мне кажется, вряд ли вы себя измените, скорее, вы много чего о себе узнаете. И можете себя контролировать в ключевых ситуациях. Если вы знаете, в каких ситуациях вы впадаете в иррациональное поведение, вы часто будете в силах вовремя сказать себе «стоп» и подумать.
— А если, например, речь идет о преодолении зависимости, с которой человек не может справиться?
— Решения «выкурить – не выкурить», «уколоться – не уколоться» находятся на грани жизни и смерти. В этой сфере также развивается спектр технологий. Теоретически к технологиям, влияющим напрямую на мозг, прибегают, но в тяжелых ситуациях, когда другие, более щадящие методы не работают. Например, так можно вывести человека из сложной формы депрессии, когда не помогают уже ни психотерапия, ни медикаменты. Есть серьезные исследования, основанные на транскраниальной магнитной стимуляции областей, связанных с самоконтролем, у людей с зависимостью, когда уже ничего больше не действует. Экспериментальные исследования показывают, что это возможно – немного усилить самоконтроль и помочь справиться с зависимостью от сигарет или легких наркотиков, а также, например, выдержать диету. Сильные наркотики, такие как героин, вызывают куда более серьезную физиологическую зависимость и чрезвычайно опасны.
Но исходя из самой архитектуры принятия решений, вы можете попробовать создать вокруг себя среду, облегчающую оптимальные решения. Это называется наджинг (от англ. to nudge – подталкивать) – в честь книги, которую написал как раз тот же Ричард Талер. Например, нелюбовь к потерям приводит к созданию бизнесов, в которых вы заключаете контракт в интернете через сайт с фиксацией некой суммы, которая не вернется, если вы как сторона договора не сдержите обещание, например, не сбросите вес.
Люди любят все по умолчанию, не любят что-то менять. Одно из решений в Аргентине было связано со слишком большим употреблением соли в ресторанах. Как снизить показатель? Можно ввести налог на соль, можно увеличить цены, но это связано с экономическими потерями людей. А можно просто исходить из того, что люди любят опции по умолчанию, и просто убрать соль со стола. Никто не мешает человеку ее попросить. Это не накладно. Но это статистически сдвинуло употребление соли в меньшую сторону – ведь при таком раскладе уже надо было прикладывать какие-то усилия. Есть самые разные формы воздействия, не обязательно влиять на мозг.
ОБУЧЕНИЕ С ПОНИМАНИЕМ
— Можно ли как-то использовать описанные вами методики в образовании? Один из экспертов Школы «Репное» рассказывал нам об исследовании английских таксистов, у которых после обучения – а оно предполагало доскональное знание всех улиц города – увеличивалась зона, связанная с памятью. Тогда лектор пошутил, что было бы удобно таким образом принимать экзамены – ставить хорошие отметки только тем, у кого эта зона увеличилась. (Прим. «Репное»: речь идет о лекции С. Филоновича «Теория множественного интеллекта», 13.05.2017 [видео, презентация].)
— Я не являюсь полноценным экспертом в области образования. Думаю, важно понимать принципы того, как работает мозг, понимать то, что с ребенком происходит в том или ином возрасте. Есть какие-то базовые факты вроде наказания за проступок – если между ними пройдет слишком много времени, они не свяжутся между собой, они не свяжутся ни у ребенка, ни у взрослого, ни даже у животных. Так компании, которые продают билеты, в течение нескольких минут скидывают цены, если видят, что конкурент начал продавать дешевле. Если это сделать через несколько месяцев, то никто ничего не поймет. Надо дать немедленную обратную связь – научить конкурента, что я такого не потерплю. Однажды я рассказывал лекцию и упомянул про формирование мозга – рассказал про исследование о том, что лобные доли, связанные с самоконтролем, формируются только к 20-23 годам. И мне тут же задали вопрос из аудитории – а почему тогда сигареты разрешают продавать тем, кому исполнилось 18 лет? Я немного опешил. Это хороший вопрос! И во многих европейских странах, действительно, продажу алкоголя и сигарет разрешают молодым людям в намного более позднем возрасте. Это пример того, как знание о работе мозга может помочь найти подход к молодым ребятам, понять, чего от них ждать, чего нет.
— Как говорила на своей лекции о мозге Ольга Сварник (эксперт ШЭК «Репное», старший научный сотрудник лаборатории психофизиологии им. В.Б. Швыркова Института психологии РАН, кандидат психологических наук. – Прим. ред.), нужно прослушать один урок, а потом шесть часов ничего не делать, чтобы все усвоилось.
— Тоже вопрос, как происходит консолидация и реконсолидация памяти. Как реально запомнить все то, что детям приходится бесконечно зубрить? Что в итоге остается у них в голове? Это хороший вопрос системе образования. Я и по себе это помню. В университете ты сдаешь экзамен и моментально все забываешь. Ты ориентирован на сдачу, готовишься накануне испытания. А надо бы и поспать, и поучить – не за одну ночь, а в течение долгого времени. Отсюда и все эти современные тренды на вовлечение детей в обучение. Я до сих пор помню пережитый шок: я попал в небольшой провинциальный университет и, идя по коридору, услышал, как преподаватель нудным голосом читает лекцию. Заглянул – дети записывают ее в огромной аудитории. Пауза делается преподавателем только для обозначения точки. Дети просто строчат, не задумываясь об услышанном. И ведь у нас в нашей молодости тоже было такое на некоторых курсах. Но что в таком случае вообще запоминается? Есть исследования, которые доказывают, что если мы что-то записали, то мы с большей вероятностью это забудем. Даже если мы сохранили информацию на жесткий диск – это предпосылка к тому, что мы забудем эту информацию. Мы легко ее отыщем, а потому, дай бог, будем помнить только место ее хранения. А если бы мы не записывали, а слушали и пытались понять, то мозг скорее бы ее крепко запомнил. Система вовлечения человека в обучение через вопросы, через дискуссию как раз направлена на то, чтобы человек полученную информацию интегрировал в долгосрочную память. И, как мне кажется, сейчас это взаимопроникновение науки и преподавания постепенно идет, и школа меняется.
Беседовала Мария Старикова
Вернуться
