Политическая модернизация в России, или вопрос о цивилизационной идентичности
Главная > Медиа > Новости > Эксперты > Политическая модернизация в России, или вопрос о цивилизационной идентичности
16 Декабря 2014
Политическая модернизация в России, или вопрос о цивилизационной идентичности
В статье рассматривается опыт четырех российских модернизаций – при крещении Руси, при Иване Грозном, при Петре Великом и при большевиках и анализируются модернизационные проекты русских философов Серебряного века. Рассматривается вопрос о современном состоянии модернизационной программы России и ее перспективах.
 
Исторические вызовы, стоящие перед современной Россией, диктуют обществу, политикам и бизнес-элитам актуальную повестку дня. В поле высокого напряжения возникает вопрос: с чем идти в будущее, какова его идея, каков желаемый образ России – той России, которая способна быть не пассивным объектом в борьбе геополитических интересов мировых держав, а субъектом исторического творчества. Перед любым обществом, как и перед любым человеком, обладающим определенным навыком исторической саморефлексии, стоит задача – найти себя на «карте мира», найти себя в истории. В современной истории найти себя непросто, поскольку она представляет собой перманентный процесс социальных, политических, культурных трансформаций. Знак этих трансформаций – распад привычных картин мира. Распадающиеся структуры ментальности и их новые версии «сборки» на уровне культурно-политических проектов современных государств – один из важнейших вопросов философии культуры и истории, рассматриваемый в предметном поле философско-культурологического знания.

Приходится констатировать, что российское общество сегодня обременено не столько исторической памятью, сколько драматическим наследством своей истории. И в XXI веке Россия продолжает оставаться заложницей «неустройства» общественного бытия, не решив главной проблемы – не определившись с цивилизационной идентичностью. Последний политический всплеск этой темы – обсуждение программного документа загадочной «этимологии», посвященного государственной культурной политике. Вопрос о том, чем является Россия – Европой, или не Европой, на чем настаивали безымянные авторы документа, − вызвал недоумение в кругах интеллектуалов и, как следствие, справедливое сопротивление российской интеллигенции, высказанное публично. Это один из красноречивых примеров, когда любая программа развития сомнительного экспертного качества, предлагаемая властью как субъектом политической деятельности, или иным другим социальным актором (обществом, политической оппозицией, религиозными организациями, другими авторитетными кредиторами мнения) рискует оказаться неясной, прежде всего, для общественного сознания.

Современная Россия в буквальном смысле слова живет под обломками двух империй, рухнувших в ХХ веке. А за трагедией, постигшей русский трон – этот символ древнего священного царства, прочитывается и гибель византийской империи. Как будто бы сбывается тяжелый прогноз П.Б. Струве, предупреждавшего, что страшнее коммунизма будут только его обломки. Российское общество выбирается из-под глыб геополитических катастроф, оказываясь перед тем же кругом проблем, вокруг которых билась русская мысль, и все перед тем же выбором: Россия – это страна европейской идентичности (как считали представители русской либерально-консервативной мысли), евразийской (П. Сувчинский, П. Савицкий, Н. Трубецкой), византийской (К. Леонтьев, отчасти Г. Флоровский, И. Ильин) или самобытная цивилизация (поздние евразийцы и почвенники).

Если попытаться произвести реконструкцию культурно-политической истории Руси/России, то можно увидеть в ней несколько начатых и по разным причинам внутреннего и внешнего свойства не завершенных цивилизационных проектов. Такая «кредитная история» наводит (особенно непримиримых критиков и скептиков) на мысль о преследующих Россию исторических и метафизических неудачах, обвинять в которых следует только ее саму. Радикальный вывод таких экспертов – России с ее особенностями государственности, огромной территорией и поликультурностью социума, удерживаемого единством русской духовной и языковой картины мира, просто не должно быть. Согласиться с подобным выводом категорически невозможно. Но в причинах следует разбираться предельно честно, во всеоружии знания и, по совету выдающегося знатока и философа русской истории В.О. Ключевского, учиться на уроках, ею преподносимых.

Обратим внимание: в своих рассуждениях мы используем слово «проект», скорее, как метафору. Говоря о «проектной стратегии» в создании новой социальной реальности, мы делаем определенное допущение, сознавая, что привносим «модернизирующий» элемент. Ни князь Владимир, ни Петр Великий не строили никаких «социальных проектов» и «бизнес-планов» в отношении наличной культурной и политической реальности в современном значении проектной деятельности. Тем не менее, осуществленная киевским князем христианизация Руси, как и петровская вестернизация русского царства, явились по замыслу, масштабу, целевым задачам и интенсивности изменений культурных практик именно историческими проектами модернизации – глубинными трансформациями старого социального порядка, на смену которого приходил новый порядок общественного бытия.

Первый проект – проект русского христианского универсализма – был связан с освоением восточной версии христианского предания. Философско-богословское осмысление процесса христианизации Руси отражено уже в «Повести временных лет». Смысл и значение свершившегося события и его культурно-исторических последствий раскрывает митрополит Илларион – автор выдающегося памятника древнерусской литературы – «Слова о Законе и Благодати», подчеркивая, что крещением Русь вошла в мировую историю, влилась в единую семью народов, пребывая теперь не под властью ветхого закона, но в новозаветной истории с Христом. Процесс стабилизации русского христианского мира был прерван монгольским нашествием. Элементы ордынской системы власти «въелись» в социальную ткань русского мира. Второй проект русской модернизации был связан уже с политической стабилизацией Московского царства, искавшего точку опоры и утверждавшего свою легитимность через преемственность с византийским престолом. Духовно-политическим стержнем этого проекта стала идея священного престола – православного царства. Иоанн Грозный – венчанный на царство правитель Руси. Кульминации эта линия универсализации русского мира в политической модели священного царства достигла в правление Алексея Михайловича. Желание патриарха Никона стать выше царя – утвердить дар священства превыше дара царства – нарушило «симфонию властей». Церковный раскол сорвал процесс формирования русской нации. В отличие от Европы, где строительство национальных государств в XVII веке составило главное содержание социальных изменений, русский мир разделился «в себе самом». Между старым и новым порядком бытия не было никаких переходных, эволюционных форм, способных обеспечить преемственность социального опыта. Старое и новое столкнулись как два непримиримых антагониста, травмировав национальное самосознание. Имперский проект Петра Великого, который попытался вернуть Россию в лоно универсализма христианского мира, – это проект классического европейского модерна в рамках Российской Империи с прежде незавершенным генезисом русской нации, при котором подавляющая часть населения осталась социально и ментально в культуре религиозного традиционализма. Эта травма породила уже в XIX веке драматически напряженный спор о цивилизационной и культурной идентичности России, ее историческом выборе и месте в европейском культурном предании. Российское общество, не достроившее модерн в системе социальных и политических институтов, было взорвано революцией, спровоцированной событиями Первой мировой войны. Большевистское государство – это уже проект неклассического модерна в рамках советской империи с идеократическим типом власти.

Не трудно заметить, что в спектре мнений о России парадигмальным остается спор «западничества» и «почвенничества», который предстает как модель расколотого сознания. Раскол в русской истории, как показал в своих трудах А.С. Ахиезер, стал катастрофическим, непродуктивным способом снятия противоречий путем размежевания крайних историософских и культурфилософских позиций, на фундаменте которых выстраивалась и модель политического устройства России: России как Европы, или России – не Европы. Расколотое сознание запускало механизм исторического реверса: Россия неоднократно переживала цивилизационные срывы в своем историческом развитии, что, как правило, вело или к всеобщей, или к частичной архаизации социума, а затем раскол и хаос «уврачевывался» тем, что стягивался в новое целое посредством мифа. Одно из следствий этих процессов – в достигнутый после хаоса период стабилизации социального и культурного мира не записывать, а переписывать историческое предание, создавать новый канон истории и прилагать к нему руководство по чтению – политический катехизис победившей стороны.

Как представляется, в новой попытке модернизации, которая обозначена как одна из магистральных целей политико-экономического и государственно-культурного развития России, возникает ряд значимых проблем, которые остро нуждаются в открытом обсуждении научным сообществом:

• во-первых, это проблема дискурса – научного языка, отвечающего задаче адекватного понимания и интерпретации отечественной истории, ее культурных и политических традиций;

• во-вторых, это проблема актуализации смыслов и концептов, способных запустить механизм исторического саморазвития российского общества и сформировать запрос на продуктивного индивида – на ту творческую личность, которая соответствует креативной парадигме современности, и о которой упорно говорил Н.А. Бердяев, выступивший с творческим манифестом новой духовности, и П.Б. Струве, сформулировавший известную концепцию личной годности.

Дискуссия необходимым образом становится поиском ответов на ряд смысложизненных для России вопросов:

• в какой форме исторической и политической субъектности мыслить Россию – как империю, национальное государство, наднациональный союз?

• как сформулировать адекватную «идею России» с опорой на правдивое и документально-доказательное понимание отечественной культуры и истории?

• какую цивилизационную стратегию развития может и должна принять Россия, чтобы остаться субъектом исторического творчества, побороться за историю, за свое присутствие в современности? Но это уже вопрос самоопределения общества и власти.

На наш взгляд, ответы нужно искать в отечественной интеллектуальной традиции – в тех прецедентах культурного и политического творчества, где на высоком уровне рефлексирующей мысли и социальной практики были даны «лично годные» образцы жизни. По сути, речь идет о социально-политических и общественно-культурных программах, представляющих собой вариант продуктивного синтеза ценностей национально-культурных (в том числе метафизических) и инструментальных (политических, социально-экономических). Том опыте снятия противоречий между национальным преданием, традициями культурного бытия и социальными институтами европейской цивилизации, составляющих основы правового государства и гражданского общества.

Вопрос о национально ориентированном плане развития российского государства и общества возвращает нас к парадигмальной проблеме культурного и интеллектуального диалога России и Европы. По справедливому замечанию известного русского писателя-эмигранта, историка культуры В.В. Вейдле, «вопрос о России и Западе, вопрос о месте России, в Европе или вне Европы, – не только русский вопрос, хотя нигде он с такой болезненной остротой не ставился, не обсуждался так судорожно, как в России. Очень верно ощущали его у нас, как основной вопрос нашего исторического бытия» [1]. Обсуждая столь насущную для национального культурного самосознания проблему в статье «Границы Европы», Вейдле оппонирует двум противоположным мнениям, обозначившим линию идейного раскола в русском обществе: «Вместо осознания России как неотъемлемой составной части европейско-христианского мира, временно выделенной из него (от XIII до XVII века), но имеющей вернуться в его лоно, сохраняя при этом свою особенность, свое национальное лицо, у нас либо превозносили и готовились закрепить навсегда ее отдельность, либо отрицали все личные ее черты и стремились к простому уравнению ее с Западом» [2].

В этом контексте вопрос о России сегодня, в том числе и ее культурно-политической специфике, – это вопрос о взаимодействии с другими типами цивилизационной укладности и политико-правовой рациональности, прежде всего европейской. Он связан с определением возможных форм смысловой взаимообусловленности и диалога в ситуации встречи, с особенностями усвоения субъектами интеллектуального творчества философско-политических концептов и культурных архетипов, выработанных внутри другой традиции. Указывая на данную проблему, мы исходим из исторического факта, свидетельствующего о том, что русское общество, начиная с эпохи Петра, активно осваивало культурные результаты европейского Просвещения. Тем самым русская культура становилась частью европейской цивилизации эпохи модерна, мыслившего себя как универсальный проект. Даже сталинская модернизация было способом «догнать» локомотивы современности – Европу и Америку – те страны, которые успешно осуществили проект модерна, не говоря уже о европейских корнях большевистской революции, идеологически выросшей из политэкономии Маркса и философии истории Гегеля. И сегодня, как видится, цель новой российской модернизации состоит не в чем ином, как в генерировании современного социально-политического и культурного уклада. Единственно возможный путь России сохранить себя и выйти на новую фазу исторического развития – понимать свою идентичность как национальную версию общей европейско-христианской цивилизации.

Нужно исходить из той фундаментальной посылки, что в основе христианской европейской и русской культуры лежит метафизика свободы. Ее богословская трактовка связана с обнаружением действий Св. Духа в реальности жизни человека и общества. Если европейская цивилизация этот опыт опосредовала культурным и социальным творчеством, выстроив срединное пространство отношений между индивидом и обществом, сбалансировав интересы различных социальных групп и скрепив их общественным договором и правом, то русская цивилизация этой границы между метафизической и социальной реальностью не обозначила. Лишь позже, в XIX веке, это пространство «между» стало выстраиваться в творчестве русских писателей, композиторов, историков, публицистов, знаменовав собой классический период развития культуры. Великая русская классика была нашей европейской цивилизацией!

Русская государственность при переходе от Великого княжества к Царству Московскому, многое переняв от азиатского способа правления ордынских ханов, закрепила специфическую практику общественного бытия, ссылаясь на авторитет императора Юстиниана, на знаменитую преамбулу к шестой новелле о двух дарах Св. Духа – священстве и царстве и о симфонии властей, совместно поддерживающих данный сакральный порядок и взаимно утверждающих легитимность друг друга. Эта азиатско-византийская версия русской культурно-политической истории, казалось бы, должна была быть демонтирована глобальным европейским проектом Петра I. Но архетип самодержавной власти, имеющей сакральную легитимность, при всех плодах европеизации и секуляризации только зацементировал социальный порядок Российской империи, позволив ей до второй половины XIX века сохранить институт личной и экономической зависимости крестьянства при слабости прав, прежде всего, третьего сословия.

Однако плоды европейского Просвещения дали глубокие всходы. Через европейские образовательные институты – гимназии, лицеи, частные пансионы и университеты, через литературное творчество с его опытом исторического и духовно-нравственного самопознания национального бытия, через идейную самоорганизацию русской образованной общественности, через включение в систему образования более широких слоев населения уже в пореформенной России − замысел императора Петра о России как о европейской державе обрел реальную социальную плоть. При всей недостаточной реализации европейских культурных и политических свобод в России общим для двух христианских цивилизаций все же является концепт свободы, по словам апостола Иакова, «совершенного закона» (Иак. 1, 25). Свобода неотчуждаема от личности, является божественным даром человеку, и в этом смысле онтология свободы как основа политического либерализма составляет стержень и восточной, и западной духовной традиции.

В истории России политическая проекция философии свободы нашла свое воплощение в интеллектуальной и политической биографии ряда выдающихся представителей русской мысли – в линии продуктивного синтеза ценностей национальной культуры и европейских гражданских институтов. Так, опыт российского реформатора-законоведа М.М. Сперанского, не выходя за пределы монархической конструкции власти, способствовал рационализации системы управления, скрыто обозначая правовой предел полномочий трона, что логически и неизбежно должно было привести к его десакрализации.

Один из самых острых блестящих русских умов, наследник богатейшей русской фамилии А.И. Герцен занял непримиримую критическую позицию по отношению к официальной власти, ища для России оптимальный «русский путь» освобождения от косности социального порядка – всех форм экономической и политической несвободы. Московский профессор всеобщей истории Т.Н. Грановский выступил проводником просвещенного европеизма, укрепляя в сердцах и умах молодого поколения мысль о стремлении к классическим ценностям культуры и образования, которые создают почву для индивидуального интеллектуального развития человека, делают его жизнь общественно полезной и исторически осмысленной, избавляют от традиционалистских стереотипов коллективного сознания и тем самым продвигают его по пути освоения европейского модерна. Деятельность либерального славянофила И.С. Аксакова, правого кадета В.О. Ключевского, правого центриста М.А. Стаховича, конституционалиста В.А. Караулова, автора либерально-консервативного проекта Великой России П.Б. Струве была нацелена на формирование единства культурно-политической нации. Программа исторического самопознания и культурного творчества как в дополитический период, так и в эпоху публичной политики оказалась актуальной для русского общества, которое должно было проделать значительную работу по формированию системы «права и прав», обеспечить трансляцию духовных ценностей национальной культуры в условиях свободы слова, вероисповедания и конституционного разграничения властей. Опыт политической борьбы и журналистское творчество А.В. Тырковой-Вильямс, просветительская и политическая деятельность С.В. Паниной стали лучшими свидетельствами социальной практики либерализма на почве национальной культуры. Эти выдающиеся женщины, входившие в партию кадетов, в истории русского либерализма заняли не просто почетное, но лидирующее место, во многом определив культурно-практическое его лицо, показав те формы продуктивной общественной деятельности, которые были необходимы для формирования его социальной и интеллектуально-творческой базы. Историософская и культурологическая мысль Г.П. Федотова может быть предложена в качестве концептуальной основы для современного понимания российской цивилизации, ее культурно-политической специфики, центральным вопросом имея вопрос о способах освоения духовной и политической свободы. Лидер «партии культуры». Б.К. Зайцев, последовательный европеист и русский художник, возвышая свой голос в защиту ценностей европейской и русской культуры, сформулировал тезис о значении образованного меньшинства для исторической судьбы России, тех идеалов творчества и духовной свободы, на которых зиждется фундамент христианской цивилизации Европы и России.

Если мы обратимся к идейно-историческому наследию русского либерализма в его национально-культурной версии, то увидим, что он теоретически и практически пытался осуществить столь необходимую для России процедуру медиации  – согласования метафизических и инструментальных ценностей. Вырастая из культурного опыта русской цивилизации, почвенный либерализм в России пытался синтезировать европейскую идею права и духовных ценностей христианства, преодолевая разрывы политического поля, артикулированного спорами славянофилов и западников, консерваторов и либералов, традиционалистов и прогрессистов. Сегодня мы вновь поставлены перед этой исторически не решенной задачей, но уже в новых условиях информационного общества и опять, подчеркнем, в ситуации догоняющей технологической и политической модернизации.

Задача медиации одновременно лежит в плоскости саморефлексии культуры и ее практик. Российское общество, на наш взгляд, остро нуждается в актуализации концепта культуры и свободы в публичном пространстве, в публичном дискурсе. Но обладает ли современная общественная мысль и, шире, политическая культура России творческим потенциалом для синтезирования духовных традиций, социально-политических и экономических новаций?

Закономерно возникает вопрос: насколько адекватно наше представление о себе, своем прошлом и об отношении к нему? Не станет ли обращение к культурно-исторической традиции, ее смыслам и идеалам попыткой архаизации современности? Как представляется, в истории русской политической культуры были даны примеры творческого синтезирования «старого» и «нового». В них преодоление косности сложившегося социального порядка не означало отказа от ценностей национальной культуры, понимаемой как часть европейского христианского мира. Русская культура стала почвой национально-культурного либерализма упомянутых выше интеллектуалов. Подавляющее большинство из них в своем творческом опыте сохранили метафизический план мышления, осваивая «инструментарий» европейской политической культуры с ее идеями правового государства и свободы личности.

Однако проблема русской культуры и российской цивилизации заключается в том, что среднее звено, опосредствующее, с одной стороны, высокие идеалы, а с другой – инструментальные практики, так и не было достроено. Принято говорить, что в России есть высокая культура, но нет цивилизации, а следовательно, и нет правовых условий для эволюционирования политических институтов. Выявленная русскими мыслителями проблема срединной культуры, возникающей как результат согласования двух типов ценностей – метафизических и инструментальных, сегодня, как представляется, может стать основой культурфилософской рефлексии российского общества, которое вновь вынуждено согласовывать инновацию и инструментальное мышление с метафизической традицией российской политической культуры, с ее архетипом власти.

Сюжет столкновения традиционалистского бюрократического государства, представленного в современной истории России олигархическими элитами, сросшимися с коррумпированным чиновничеством, и общества, которое не может стать современным «русским европейцем», выживая в существующем социальном порядке, мы наблюдаем в режиме реального времени. На наш взгляд, в этом процессе необходимо выделить и сделать предметом пристального философско-культурологического и социально-политического анализа формирующееся публичное пространство, как, своего рода, срединное пространство культуры для взаимодействия политики, экономики, науки, религии, философии, искусства. В истории русского либерализма борьба за свободу слова, свободу совести, доступа к образованию и ценностям культуры оказывалась тем оселком, на котором проверялись истинные намерения основных политических и социальных субъектов – государства, власти, деловых кругов, религиозных институций, научно-образовательного сообщества, деятелей культуры и искусства, различных общественных организаций.

В эпоху острой конкуренции культурных образцов и стилей жизни, борьбы за первичные ресурсы, перекройки политической карты мира, социальных революций важно оценить историческую практику европеизации русской цивилизации, выявить ее интеллектуальный и социальный потенциал в современной политической, экономической и духовно-культурной сферах жизни активно обновляющегося российского общества. Цель будет заключаться в том, чтобы показать альтернативную культурно-политическую стратегию развития современной России, в которой конституционно закрепленные права человека на свободу выбора, свободу совести, свободу слова, свободу собраний, право на образование и доступ к культурным ценностям являются неотчуждаемыми.

Приходиться признать, что «думающее меньшинство» сегодня поражено в своих академических и социально-экономических правах, растворено в «безмолвствующем большинстве». Оно не может оппонировать статусному «меньшинству», легализовавшемуся на политическом, экономическом и культурном поле постсоветской России, которому принадлежит большая часть всех ресурсов и всех видов капитала страны. Статусные доминантные группы, которые являются кредиторами мнения для остальных, пассивных и малоинформированных, проводят ангажированную работу с общественным сознанием, используя старый образ внутреннего и внешнего врага: в отношении Европы, ее политической традиции и культурных практик, все чаще применяется манипулятивная архаическая формула «мы и они». Тем самым достигается эффект мифологизации событий прошлой и нынешней российской истории.

Данная социально-политическая стратегия выявляет застарелую болезнь российского социума – разрыв между властью и обществом, буквальное существование различных политических культур, одна из которых использует патриотическую риторику традиционалистского толка, маскирующую неприкосновенность правящих элит, другая встает под весьма пестрыми знаменами – от национализма и экстремизма до радикального, беспочвенного ультралиберализма. Низкое качество статусных групп, которые заняли управленческую и экономическую страту, не позволяет им выступить в роли национально ориентированной элиты, способной консолидировать общество и создать условия для его развития.

В контексте обсуждения поставленной проблемы возникает образ медиатора  – опосредствующей интеллектуальной культуры, способной преодолевать инверсионные исторические ритмы российской социально-политической истории. Если говорить о конкретных исследовательских и практических задачах, то они будут заключаться в требовании адекватной интерпретации российской культурной и социально-политической традиции с целью ее демифологизации и преодоления архаичности, а также в актуализации такого типа философской рефлексии, которая способна обеспечить процедуру критического переосмысления и творческого освоения культурной традиции. Только в этом случае для России открываются исторические перспективы в современности, которые не станут очередным сломом ее традиции, а, наоборот, позволят на новом этапе решить актуальные геополитические и внутриполитические задачи на основе принципов культурного универсализма, создавшего когда-то большой мир христианской Европы и национально-культурную общность русского мира. Россия, как культурная и политическая нация, пережив глобальную катастрофу ХХ века, подойдя в своей социальной практике к опасной черте обрушения цивилизации, может сегодня почерпнуть источник творческого развития в интеллектуальной традиции русской культуры. Она может найти его в философском, научном и художественном наследии – в тех прогрессивных идеях, концепциях и образцах социального и духовного творчества, которые были посвящены вопросам культурно-политического развития России, ее цивилизационному выбору.

Как нам представляется, программа политической модернизации современной России, исходя из анализа корпуса идей русской прогрессивной мысли, может быть сформулирована как задача вхождения в актуальный модерн – постсовременную информационную стадию развития европейского проекта модерна, обеспечивающего следование базовым ценностям культуры и свободы. Они заключаются в идее индивидуального социального творчества (свобода лица) и конституционно-правовых рамок политических отношений власти и общества (идея права и прав).

В этом контексте своеобразная миссия российских интеллектуалов и интеллектуального сообщества в целом – стать действенным инструментом культурно-политической модернизации, самостоятельной общественной силой. Интеллектуальный потенциал русской либеральной и либерально-консервативной традиции, тяготеющей к европейским культурным и политическим ценностям, будет реализован в том случае, если думающее меньшинство современной России станет коммуникатором и интерпретатором, выдвинется на роль идейного лидера общества, чей авторитет подкреплен и интеллектуально, и нравственно. В этом случае его роль как медиатора социальных отношений – посредника в общественном диалоге, будет успешна и оптимизирует творческие ресурсы россиян в процессе сложения гражданской нации. Тем самым интеллектуальная элита будет способствовать формированию единого общеевропейского культурного пространства, утверждая в России ценности духовной, интеллектуальной и политической свободы, и создавать атмосферу понимания между участниками политического диалога в условиях открытого общества.

Источник: cult-cult.ru
Вернуться