Город Святослава Мурунова как система общественных связей
Главная > Медиа > Новости > Город Святослава Мурунова как система общественных связей
13 Мая 2017
Город Святослава Мурунова как система общественных связей

Урбанист Святослав Мурунов утверждает, что брендинг территорий вторичен и является побочным эффектом, а смыслы рождаются в процессе диалога городских сообществ. Для построения локальных связей он запустил по стране Центры Прикладной Урбанистики (ЦПУ), где проводятся воркшопы для всех желающих преобразовать городскую среду на благо жителей. На своем авторском курсе лекций «Прикладная урбанистика» на философском факультете МГУ Свят рассказывает, с помощью каких инструментов, моделей и социальных технологий можно «перезагрузить» территорию.


САМООПРЕДЕЛЕНИЕ ГОРОДА ЧЕРЕЗ КОЛЛЕКТИВНОЕ ОБСУЖДЕНИЕ


DSC_9295.jpg— Святослав, вы ведь уже бывали в Воронеже. По какому поводу приезжали?

— Первый раз я был здесь еще в начале 2000-х со своей исследовательской экспедицией. Я тогда много ездил по стране, делал визуальный анализ городской среды, и Воронеж был одним из тех городов, которые я проехал, пофотографировал. Потом приезжал к вам на Russian Event Awards как участник – заявитель фестиваля Jazz May. В то время я жил в Пензе, продюсировал «Джаз Май» и был его идеологом. Кстати, мы стали победителями конкурса, что было чертовски приятно. И тогда уже по Воронежу прошелся с экскурсией.

— Какое архитектурное впечатление оставил Воронеж начала нулевых, и видите ли вы изменения 15 лет спустя?

— Воронеж меняется так же, как и все остальные постсоветские города. Первое впечатление было позитивным, потому что он очень сложный. При всей своей необустроенности в нем следы большого количества времен. Видно, что никто не размышлял, как сохранить правильно. Воронеж – город кризиса разных эпох. С одной стороны, прекрасно сохранившаяся архитектура, с другой – последствия заброшенных промзон, или какой-то озаборенный частный сектор, улочки. Воронеж такой многогранный, но в кризисе.

— С точки зрения брендинга территории, чем уникален наш город? Например, мы знаем, что наша достопримечательность – река Воронеж, мосты, что Петр I здесь закладывал верфь. И как-то все вокруг этого, но…

— Но верфи же нет. Есть несколько таких городов в России, у которых была мечта, их возводили с определенной целью, но она по каким-то причинам не состоялась, и люди живут, все время к ней возвращаясь. Вас в прошлое тянет. Если вы родина российского флота, где тогда корабли, где матросики и офицеры, гуляющие в белой форме по центральной части Воронежа в выходные, щеголяющие кортиками? Где это все?

— Это в Питере.

— Там тоже не осталось. Может, чуть-чуть совсем, и то в Кронштадте. Уникальную воронежскую черту я уже потом понял, общаясь с людьми – это некая приземленность в хорошем смысле слова, то есть это желание что-то конкретное делать.

— Мы же агрономы, аграрии исторически.

— Это может быть связано с аграриями, потому что они люди счастливые: весной посадили, летом увидели, осенью собрали. Не ради процесса, а на результат. Воронеж – это люди, готовые ковыряться, делать и доводить до результата. Возможно, это и есть конкурентное преимущество города – не в географии расположения, этим сейчас тяжело уже кого-то как-то удивить, особенно в Черноземье; не история, потому что она для страны глобальная и у всех городов примерно одинаковая; а это, скорее всего, какая-то ментальность. Воронежцы – они другие. А вот какие они? Здесь проблема постсоветская: мы не хотим заниматься людьми, не хотим заниматься собой. За это никто не платит, нас не учили заниматься смыслами. Есть предубеждение перед гуманитарной деятельностью, ведь мы все от земли. Нам хочется пощупать, потрогать, мы в основном материалисты, а Воронеж про сложные смыслы. Мне нравятся воронежские художники, местный запрос на искусство, на культуру, он высокого полета. Это хорошо, но этого мало, пока вы не разберетесь, кто вы. Пока вы просто импортируете: привозите лучшие иностранные коллективы, лучших экспертов и кураторов. Но надо сфокусироваться на своем. Плюс вашей Школы, что она все-таки пытается активных воронежцев просветить и как-то куда-то включить, процессы в головах запустить.

— На какие города Воронежу стоит равняться, с кого брать пример в процессе самоопределения?

— Постсоветские города только вступают на этот путь. Последние 25 лет они выживали экономически и люди в них пытались себя найти. Во многих городах процесс формирования новых элит еще не закончился или только начался, поэтому Воронежу нужно ориентироваться на собственную рефлексию. Когда берете примеры с других, не потеряйте свою уникальность. Вы привезете московский опыт и выяснится, что он модный, красивый, хорошо упакован, но он какой-то не такой, не ваш. Этот опыт тоже полезен, потому что он вдохновляет, бодрит, но это временные таблетки, а здесь нужны операции. Что в городах наших не хватает? Не хватает как раз коллективного обсуждения. Иногда оно происходит внутри групп, чаще всего закрытых, или этого не происходит вообще. Не понимая, как жить дальше, люди уходят в депрессию и прокрастинацию – давайте не будем принимать решение, пусть как идет, главное не хуже, чем вчера; или в агрессию – спонтанные акты вандализма, дикой конкуренции.


КУЛЬТУРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И ПЕРЕЗАГРУЗКА ТЕРРИТОРИЙ


— Наиболее широкую огласку получил проект ребрендинга Перми. Как вы оцениваете его успех и был ли результат?

1cffc301b870e5f1619e518fb88188f5.jpg

— На поверхности были арт-объекты: красные человечки, логотип в виде буквы «П», яблоко из кирпичей работы Жанны Кадыровой. Все это было медийно и вирусно распространилось. А суть брендинга Перми была в другом – это культурная революция, попытка привести новые смыслы, новые формы, и тем самым взбодрить, перезагрузить локально. Возникло много новых культурных субъектов: молодые пермские дизайнеры, одни из мощных сейчас в России, театральные движения, современное искусство. Все новое проросло очень быстро. С другой стороны, проснулись локальные культурные сообщества и сказали: нет, это не наше, это нам чуждо. Первая реакция архаичного и традиционного – не учиться и просвещаться, а защищаться, потому что тяжело, когда на вашей сцене играет другой театр, и вы видите, что вы так не умеете, вы даже так не думали. В этот момент вам очень больно. И местное сообщество – художники, театралы, писатели – выступили против культурной революции и инициировали завершение перемен. Но ничто не бывает зря, в интервью и в исследованиях разных социальных групп Перми все время всплывает эта культурная революция, возврат к тому периоду. Ребрендинг оставил след в жизни Перми, и город, почуяв вкус изменений, вернется к поиску себя через культуру. 

Опыт Перми показал, что именно культура является инструментом изменений мышления, ценностей, социальных технологий. Если мы будем строить только дороги и больницы, у нас будут только машины и больные. Когда есть городская культура, люди остаются в городе, пытаются самореализоваться здесь, они знают, с кем это делать, как делать, им есть у кого учиться. Пример Перми я всегда раскладываю как схему развития города. Хороший пример перезагрузки сельских территорий – арт-парк «Никола-Ленивец».

120263_603x354.jpg

— Насколько успех подобных предприятий определяется готовностью власти к диалогу?

— Не всегда это диалог с властью. Для создания сложных городских субъектов в городе должно возникнуть сообщество, в нем могут быть и администрация, и бизнес, и активисты, и эксперты, и это сообщество должно управлять своим символическим капиталом – то есть договариваться о каких-то общих ценностях, а под эти общие цели так выстраивать свои локальные программы, чтобы был общий эффект и при этом каждый в плюсе.

— А мэр в это сообщество должен быть включен или может просто наблюдать?

— По желанию, но не обязательно. Администрация принимает участие как держатель неких брендов, но она не главная. Это обычная ошибка: новый бренд – новый мэр, будто брендинг это исключительно коммуникационная история, а не смысловая. В свое время я сказал, что мы не занимаемся брендингом территорий, мы занимаемся перезагрузкой территорий, а брендинг может возникнуть как побочный эффект или как более сложный запрос.

— Приведите примеры локализованных городских сообществ.

— Из запущенных мной проектов один из самых удачных – это сеть Центров Прикладной Урбанистики (ЦПУ). Сейчас это общий проект разных городских сообществ, горизонтальная институция и реально работающий инструмент. Потому что в отличие от других федеральных организаций, таких как Агентство стратегических инициатив или модно-урбанистическая «Стрелка», у нас реальная большая сеть не управляемых из центра, юридически, финансово и организационно независимых сообществ по городам.

DSC_9330.jpg

— Сколько городов в охвате ЦПУ?

— Сейчас в сети около 200 городов в разных состояниях. Есть спящие узлы, то есть те, кто говорят: мы пока учимся и получаем рассылки, пока читаем, но нам не хватает смелости заявить о себе публично. Есть активные узлы: Екатеринбург, Хабаровск, Комсомольск-на-Амуре, Благовещенск, Казань, Самара, Ижевск, Петербург, Москва. Большое количество активных узлов уже формируют сети вокруг себя. Это наш пример сообщества с лидерством по запросу, без жесткой структуры и иерархии, где участники договариваются, модерируют друг друга и держат горизонталь. В каждом городе уже не моими усилиями, но с использованиями моих технологий проходят разные форумы, ночи городских сообществ. Мы много работаем с девелоперами, готовыми стратегически мыслить. Создаем локальные сообщества, где жители города могут поучаствовать в проектировании среды обитания и стать партнерами в следующих проектах. Из прошлых проектов я считаю достаточно успешным опыт работы в Пензе – там удалось запустить технологию открытого оргкомитета, когда большое количество разных городских субъектов участвует в проектировании фестивалей. Там мы опробовали первый форум городских сообществ, в этом году он будет проходить уже четвертый раз. Все свои следующие проекты я делал не в одиночку, а объединялся с другими драйверами: фестиваль «Курбанистика» на Волге с Мишей Приемышевым (средовые фестивали стали нашим любимым инструментом), проекты в Ярославле с Юлией Кривцовой, Сергеем Кремневым, когда мы участвовали в исследованиях Красного перекопа и культурного кластера «Текстиль». В зависимости от целей я принимаю участие в проекте как эксперт, участник или волонтер.




КАК СОЗДАТЬ ЛОКАЛЬНЫЕ СВЯЗИ?


— Одна из проблем России – растущая автомобилизация. Например, Воронеж по обеспеченности автомобилями сейчас на 26-м месте в рейтинге городов России. Главный архитектор еще несколько лет назад говорил про необходимость строительства параллельных развязок. С другой стороны, есть опыт Европы, где горожане пересаживаются на велосипеды. При этом у нас и климат другой. Какое решение подошло бы нам?

— Чиновники, приходящие на короткий срок правления, делают аналитику, что волнует людей в городе: транспорт, пробки, парковки. А это не результативно, потому что причины растущей автомобилизации культурные, начинать надо с мышления. Люди ездят на расстояния, которые могли бы комфортно пройти пешком, но в машине тепло, играет приятная музыка, никто не мусорит, не ругается, хорошо пахнет, и это мое персональное общественное пространство. А чтобы сделать таким же комфортным город, уйдет 15-20 лет. Договорись с собственниками, расширь пешеходную часть, высади правильные растения, сделай защитные теплые остановки, козырьки, сделай так, чтобы бизнес был культурный и пускал к себе просто погреться, чашечку чая выпить, а не кричал: заказывать будете или нет? Человек хочет передвигаться в городе безопасно, а не в состоянии стресса, но нюансов так много, что любой мэр скорее подпишет больше дорог и парковок.

DSC_9497.jpgНадо понять, куда и зачем ездят. Постсоветские города (и Воронеж не исключение) последние 20 лет прирастали исключительно спальными районами. Для них «комплексная застройка» – это садик и школа, чтобы было куда отправить и маленького ребенка, и подростка. А где я? Где мое рабочее место? Где рабочее место моих еще не старых родителей на пенсии? А где то, что я могу получать в центре: сложная городская среда с красивой архитектурой, пешеходный бульвар, чтобы прогуляться вечером с собакой и коляской, хотя бы небольшой театр, кинотеатр, спортивный объект, музей, чтобы я понимал, что я могу сходить не только в магазин. Поэтому мы все ездим в центр за вот этим чувством города, и даже называем это «поехать в город», физически ощущая, что наш район – это не город. Чтобы не чувствовать себя изгоем, одиночкой, интровертом, необходимо разнообразие услуг, требуется большое количество точек для создания локальных связей. А создать их в спальном микрорайоне сложно, потому что девелопер – это одна корпорация. Он умеет строить, брать кредиты, продавать, но не умеет создавать рабочие места, не стоит так задача. Государство продает участки земли вместо того, чтобы собрать вокруг девелопера 100 предпринимателей и помочь им вместе создать для человека условия: чтобы он а) ходил пешком, б) получал в своем районе такого же качества услуги, которые он получает в центре города, в) и сам еще мог что-то здесь предложить. Такого подхода в России нет нигде, потому что договариваться и разбираться, как все устроено, или никто не хочет, или понимает, что для это крах краткосрочных целей максимизации прибыли.

Автомобиль помогает передвигаться по городу и получать доступ к разнообразным услугам. Но если поработать с городской системой, то можно этот доступ обеспечить в месте проживания, тем самым сократив частный транспорт. Или перейти на другие инструменты, например, в Москве сейчас развивается каршеринг (от англ. carsharing), когда соседи едут на работу не на четырех машинах, а договариваются, кто кого от метро заберет и чья очередь сегодня везти. Чтобы не стоять в пробках, не жечь бензин, не нервничать.

— Как они договариваются? В России с соседями не всегда даже здороваются.

— Вместе с девелоперами в жилом комплексе мы создали комьюнити-центр, собрали там людей и познакомили. Они начали смотреть вместе кино, играть с детьми, мастер-классы проводить. Возник первый уровень доверия, общие интересы, и уже не стеснительно спросить: «А вы сегодня на работу едете на машине? Можно я с вами?». Мы можем много лет прожить на одной территории и не знать никого из-за своих страхов. Психологическая закрытость – это постсоветская боль, мы уже с 90-х не говорили о городе и человеке ни за столом на кухне, ни в массовой культуре.


ЦЕННОСТЬ ГОРОДСКОГО ДИАЛОГА НА ПРИМЕРЕ РЫБЫ


рыба гармошка.jpeg— Хотелось бы с вами обсудить наш недавний локальный городской эпизод. Городские предприниматели открыли продуктовый магазин в центре города на единственной пешеходной улице и оформили входную группу сложным образом в виде алюминиевой рыбы. Дискуссия возникла из-за того, что эта самая рыба располагается на газоне жилого дома работы архитектора Н. Троицкого – дом не архитектурный памятник, но близок к тому. Возникла некая эклектика городского пространства, и мнения разделились на всех уровнях – обыватели, краеведы, администрация. Кто же из этих групп должен решать судьбу объекта: горожане, историки или власть имущие?

— Про случай ваш я знаю, тоже слежу за этой историей. Вы сейчас на таком маленьком примере показываете ценность городского диалога не как сиюминутной ситуации, а как постоянного процесса. Если я как городской предприниматель, активист, сообщество, бизнес или администрация что-то хочу сделать в общем поле, это неизбежно провоцирует конфликты. Потому что здесь не важно, что у вас получится в результате. Важен сам факт, что вы людей спросили, с ними поговорили, как-то их вовлекли и отвечаете им.

— Нужно было инициировать эти дискуссии еще на стадии проекта?

— Как минимум. Сейчас хорошо идет такая технология как архитектурные конкурсы. Они во многом стали пиар-инструментом застройщиков, но ценны тем, что в ходе обсуждений можно почувствовать себя частью процесса: прийти на открытую встречу, на воркшоп, поучаствовать в исследовании. То есть у меня как у горожанина или бизнесмена есть множество разных способов согласиться или не согласиться с этим. Ведь мне важно, чтобы меня замечали в городе. Как только вы делаете что-то волюнтаристски, просыпается маленький человек, а таких в нашей стране 80%. Их много лет не спрашивали, от них ничего не зависит, и маленький человек сначала пытался как-то сопротивляться, а потом смирился, потому что просто устал бороться.

Я-то не против рыбы. Но этим поступком мне посылается сигнал, что меня нет и мое мнение не волнует, а ведь эта рыба выходит на пешеходную дорогу, по которой я каждый раз хожу. И мне бы рыба больше нравилась, если бы был диалог о будущем городской среды. Но у нас в городах не сформулировано понятие городская культура. Хорошо, что эта рыба возникла, потому что она показывает некую оригинальность субъектов. Это говорит о том, что в городе кто-то хочет свою самость проявить. То, что город реагирует на этот конфликт, говорит о том, что город еще живой, что здесь еще не всем все равно.

— Вам-то рыба понравилась?

— Чисто стилистически, если бы там был фонтан, бассейн, хоть что-то, связанное с водой, рыба была бы более логична. С другой стороны, я за свои поездки по постсоветским странам такого насмотрелся, что в вашей рыбе даже есть какая-то красота. По крайней мере, она большая. У нас во дворах домов чаще встречается поделочный ЖКХ-арт вроде лебедей из шин… Здесь за счет мастерства исполнения рыбы начинаешь уважать профессиональный подход. Поначалу я подумал, что это какой-то паблик арт. Что именно в этом месте установки, в этом контрасте есть какой-то смысл.

— Скульптура розового зайца у Венской оперы была еще более контрастной месту.

870_489_fixedwidth.jpg

— Там это как раз был арт. Художник имеет право на свободное высказывание в городе, и художником он становится в тот момент, когда это право присваивает. Не думаю, что хозяева вашего рыбного магазинчика вдруг осознанно пошли на такое арт-высказывание. Надо с ними поговорить.

— Примечательно, что владельцы этой рыбы много лет держат рекламно-производственную компанию, то есть представление о наружной рекламе у них профессиональное.

— Постсоветское пространство порождает странные метаморфозы. Мы все одновременно и художники, и предприниматели, и еще кто-то, поэтому здесь я бы ничему не удивился. Рыба сделана хорошо, но контекст не учтен. Возможно, многие годы занимаясь рекламой и делая по заказу, они пошли на этот риск осознанно и решили сами показать, какой может быть наружная реклама – сложной, нетривиальной, не просто навес из поликарбоната и кованая решетка с кладбища. Это их посыл заказчикам, которые 10-15 лет мучили своими примитивными заказами: вот как могло бы быть, если бы вы нам доверились! Как бы ни сложилось в итоге, хорошо, что в городе остались люди, которым не все равно, которые хотят развиваться.

— Тему воронежской рыбы считаю исчерпанной :)


ЕСТЬ ТАКАЯ ПРОФЕССИЯ — УРБАНИСТ


DSC_9458.jpg— Термины урбанистика, урбанизм зазвучали в последние годы. Где этих самых урбанистов обучают? Они же не совсем архитекторы. Какие институты в этой узкой специальности флагманы?

— Все, что происходит с городами – это урбанизация. Город урбанизируется – то есть прирастает разными городскими функциями, сложностью. А противоположное определение – рурализация (от англ. rural – сельский) , когда территория становится более сельской. Урбанистика – междисциплинарная прикладная наука, комплекс, в котором город воспринимается как сложное. В ней есть три подхода.

Первый подход – это старые профессиональные компетенции называть новыми модными словами. Этим грешат архитектурные кафедры, которые вдруг начинают создавать урбанистов в том числе из градостроителей, или из архитекторов, или из дизайнеров среды. Мы не считаем это урбанистикой.

Второй подход – это когда лучшие мировые практики вместе с преподавателями, программами, методологиями импортируются на территорию страны и внедряются. Здесь у нас есть Высшая школа урбанистики им. А. Высоковского, есть «Стрелка», есть Институт дизайна и урбанистики Университета ИТМО и некоторые сибирские вузы. Они развивают тему с разной степенью успешности, но уже сейчас программы этих институций состоят не только из зарубежных технологий, но и из российских примеров. Чаще всего эти российские практики и методики приходят вместе с автором. То есть кто-то читает свой персональный курс, и тем самым передает свой опыт, может быть не до конца тарифицированный, не до конца осознанный.

Есть третий подход, называемый «заурбанистикой», когда молодые архитекторы, социологи, инженеры, предприниматели начинают самостоятельную деятельность. Вот я нигде не учился урбанистике, я в нее пришел через Вячеслава Леонидовича Глазычева, через его экспедицию по глубинной России для меня системный анализ и город сложились вместе. А потом все, что я нарабатывал – это был личный опыт. Меня спрашивают: «А где ты об этом прочитал?». Я говорю: «Ребят, у меня есть мозг, руки и целая страна». Зачем читать-то? Я беру и делаю, потом этот опыт рефлексирую. Но перед тем как сделать, я много думаю. Поэтому нельзя сказать, что я нигде не учился урбанистике, но я наработал большую практику, которая трансформировалась в технологии и модели. Тем самым создав один из прецедентов, а именно такой неклассический подход к урбанистике. В урбанистику сейчас можно попасть через социологию, архитектуру, транспорт, культуру. Я преподаю «Менеджмент культуры» на факультете философии МГУ. Это мой авторский курс по урбанистике, на котором я показываю, какую роль играет культура в городах и как ее прикладным образом можно использовать.

Все эти три подхода сейчас в стране существуют и развиваются, но где берут на работу урбанистов? Им некуда встроиться. В администрации департамент урбанистики еще не создали, девелоперы от урбанистики косятся, а у крупных корпораций производство, урбанисты им вроде бы и не нужны. Вот мы сейчас как сеть ЦПУ сами себе формируем рынок. Есть целый пул свободных урбанистов, которые занимаются всем подряд, какой-то проектной деятельностью, но по большому счету нет понимания, как рынок складывается. А наша цель – это формирование новых городов и перезагрузка существующих городов, и мы методично в эту точку бьем: сами запускаем собственное образование, университет воркшопов, когда разные практики по сети передают свой опыт, отрефлексированный в коротком прикладном формате.

— На конкретных примерах, методом кейсов?

— На практике, на моделях устройств. Для меня воркшоп – это совместное переживание. Большинство официальных систем образования дают много теории. Тоже выполняют правильную роль, потому что формируют понимание, как все устроено, но часто люди с теоретическим багажом знаний, прочитавшие десятки книг по урбанистике, цитируют Флориду и Гейла, но ничего конкретного при этом не сделали.

Креативный класс.png

Ричард Флорида. Креативный класс: люди, которые создают будущее

— Расскажите подробнее про Флориду и Гейла.

— Ричард Флорида  – автор теории креативного класса, у него есть несколько книг про креативную экономику. На лекциях я рассказываю свою версию творческой экономики, потому что сам ее придумал. Ян Гейл – это известный датский архитектор-урбанист, которого любят чиновники постсоветского пространства, потому что он очень раскручен. Они все время его привозят и говорят: у нас был сам Ян Гейл. Он молодец, он предложил концепцию города как сцены, города как театра. У него много интересных метафор и он один из первых, кто начал с городской средой так работать. Но это опять же зарубежный опыт. Там другие люди, другой бизнес, другая культура диалога. В наших реалиях его опыт трансформировался в форму, потеряв содержание. Поэтому я упоминаю его имя с юмором. Просто изучить чужой опыт недостаточно.

0127.jpg

Ян Гейл. Города для людей

— Как соотносятся академическое образование и какие-то курсы, дополнительные занятия? Насколько одно нуждается в другом?

— На каждой лекции я задаю вопрос: «Кто чувствует, что будет учиться всю жизнь?». Последние два года лес рук, независимо от возраста, пола, социальной принадлежности и статуса. Академическое образование в России находится в кризисе потому, что у него всего лишь один заказчик, обычно государство. Сами горожане создают профессиональные институции и свое образование. Одним из самых успешных вузов России я считаю Корпоративный университет Сбербанка. Греф понял, что смена парадигмы работы банка – это прежде всего смена мышления работников банка, потому что дизайн можно поменять очень быстро, вывести девушку из деревни, но не вывести деревню из девушки.

Если посмотреть образовательную программу университета Сбербанка и сравнить с классическими финансовыми высшими школами, то вы увидите разницу и в фамилиях, и в практиках. Наше образование является заложником отраслевого подхода, государственной политики. В академическом образовании есть хорошие специалисты, теоретики, практики, но без заказчика со стороны гражданского общества оно не полетит. Образование – это часть технологий цивилизации, через него мы передаем опыт, который накопили. А мы опыт не накапливаем и передавать не умеем. Из-за этого многие вещи имитируются, меняется название, но не меняется содержание, гонимся за формой. Эти процессы отталкивают от высшего образования самих студентов, молодежь хочет заниматься самостоятельно через воркшопы, хакатоны, баркемпы, TEDx’ы, печи-кучи, городские лектории, школы разные, в том числе и вашу. И это действительно запрос на знания, а не на их имитацию или корочку.

Беседовала Ирина Трофимова

Вернуться